Марк Марков – Расскажите немножко о себе, чем вы занимались до того, как переехали в Нью-Йорк, и где вы жили.
Борис Котляр – Я приехал в Нью-Йорк в 1978-ом году. Приехал я из города Киева: теперешняя столица Украины; в прошлом это был Советский Союз. Занимался я, в самые последние годы перед отъездом, работой продавца. Работал в магазине, хотя у меня техническое образование. Но так сложились обстоятельства, у меня не получалось работать по специальности. Я работал в магазине и продавал мясо и мясопродукты. Вот так в общем-то это из дальней моей истории.
Приехал [я] в 1978 году по линии воссоединения семейств; проходил иммиграцию в Австрии и в Италии – в Италии был такой город Ладисполи. Родственников в Америке у меня не было, поэтому мы провели с моей семьей, с женой, с дочерью, четыре месяца в Ладисполи в ожидании разрешения проезда в Америку, при условии, что кто-то, какая-то еврейская община будет готова принять семью на некоторое попечение. И появилась такая община, мы переехали в город Гаррисбург. Это столица штата Пенсильвания. Я пошел сразу работать по специальности – то есть в супермаркет маленький такой, в местный и работал там около двух лет. По истечении времени, я все-таки попытался начать работать по специальности, и мне, можно сказать, повезло в то время. В этом городке было несколько русских семей, русско-говорящих семей. Одна семья—глава семьи Семен Шпиглов, и он как раз занимался mechanical installations and service. Mechanical имеется в виду heating, air conditioning, вентиляция и все остальные механические части строительства. Я пошел к нему работать, в роли ученика для начала. И вот таким образом переключился с работы в супермаркете на техническая работу. Со временем, меня взяли на работу в большую цепь супермаркетов на то время. Они назывались Giant Foods. У меня был свой технический отдел, и я занимался инженерной работой, но это скорей была инженерная практика, чем [работа] инженер-теоретика или изобретателя. [Я] занимался тем, что поддерживал системы отопления, охлаждения, холодильные системы, вентиляционные системы, оборудованье (для различных отделов супермаркетов). У меня было в подчинении—скорее, не в подчинении, а под моим техническим обеспечением, шесть супермаркетов и несколько ресторанов (потому что они занимались еще и ресторанным бизнесом). Вот таким образом я там жил, а прожил я там около шести лет.
Потом, с семьёй я переехал в Нью-Йорк. В Нью-Йорке я открыл свою компанию. Она называлась в то время Manhattan Commercial Cooling. И мы базировались на Бауэри, такая есть улица в Манхеттене – Стентон и Бауэри. Мы какое-то имели там офис – я имел там офис с моим партнером. Потом через некоторое время, мы эту компанию закрыли. [Смеется] Мы открыли компанию здесь в Бруклине. Назвали компанию мы Town Cooling. До 94-ого года я занимался работой в этой компании. Мы работали на сити, мы работали на штат, и делали частное installations, heating, air conditioning, вентиляция, plumbing and electrical.
ММ – В каком году вы переехали в Нью-Йорк?
БК – Сейчас скажу – где-то 86-ой, 85-ый. И почти десять лет я занимался этим бизнесом. Потом, как-то так получилось, что ко мне приехали в гости мои старые товарищи, с которыми я работал еще в Киеве, в магазине. Это были уже 90-ые годы: там началась перестройка. Поменялась страна; перешли на другой строй – с социалистического/коммунистического на начальный капитализм. [Смеется] Они как раз были в числе счастливых – они оказались с задатками бизнесменов, можно сказать так. У них был там хороший бизнес. Они хотели расшириться и начать работать совместно с американскими партнерами. И в общем они приехали и сказали: какие есть предложения, какие есть идеи? Первая идея, которая у меня была, это создать совместное производство, которое будет базироваться в Киеве на Украине. И мы начали выпускать панели для сборных холодильных камер. На то время это было новость там – там такого не было. Холодильники были стационарные – их нельзя было разобрать и перевезти в другое место. А постольку, поскольку начала развиваться сеть супермаркетов, это было надо, это было новшество, и я поехал туда и прожил там два года. Мы построили такое производство, начали производить холодильные камеры (уже на Киевский рынок, на Киевского потребителя). И вот так продолжалось какое-то время. А потом тут в Нью-Йорке (я ездил часто). Я там в принципе прожил два года, после длительного отсутствия в иммиграции.
Тут в Нью-Йорке, конкретно в нашей русской общине – то есть на Брайтоне – не было русской бани. Мы там ходили в баню – с детство я еще помню – меня дедушка водил, и папа водил. У нас были бани, но мы туда ходили в основном помыться, а не попариться. Но заодно, конечно, парились, и я хорошо это помню. У нас этого не было. Тут открылась на Нек Роуд первая [баня] – она до сих пор существует. Она в общем-то было первая, маленькая такая – ну, маленькое подобие русской бани. Они, ребята, которые ее открыли, они работали суперами в Jade Realty. В одном из домов, на базе маленького бассейна, который был при апартмент билдинге – в бассейне, которым не пользовались. Они взяли в аренду и сделали там такую маленькую баньку. Они были в общем-то первыми, кто сделал русскую баню, здесь в районе Брайтон Бич. И мне приходилась им помогать, поскольку у нас была тогда—еще холодильный бизнес у меня тогда был. Они спрашивали совета, и иногда мы там делали ремонты, связанные с холодильниками при ресторанчике или кафе, которое у них было. И вот так вот мы видели эту баньку… Ну и потом, когда мы начали работать совместно с нашими украинскими партнерами, на этом украинско-американском производстве, появилась еще одна идея - сделать здесь, ну, что-нибудь побольше – больше похоже на то, что у нас было там на Украине.
Я начал искать здесь помещение. Мы нашли это помещение в Си Гейте. В то время это было здание, которое было пустым – [оно] не использовалось, а стояло – есть такое, abandoned, слово. Раньше тут был традиционно магазин – супермаркет, который обслуживал жителей внутри Си Гейта. В то время еще не было въезда с улицы, как к нам сейчас, тогда это был сплошной забор, и сюда попасть нельзя было, кроме как через полицейский пост. Поэтому, наверное, супермаркет не был очень удачным, потому что для супермаркета то количество людей, которые живут в Си Гейте, и которые могли им пользоваться, было недостаточно для того, чтоб он был успешным. Многие пытались: открывали, закрывали, открывали, закрывали, и в конце концов он стоял десять лет пустым, это здание. Вот мы и пошли в Си Гейт Ассоциацию. Это здание принадлежало Си Гейт Ассоциации – это было не частное владение, владела ассоциация. Мы с ними поговорили, мы с ними договорились, мы у них купили это здание и построили нашу первую баню. Она была значительно меньше, чем сейчас, потому что часть здание мы использовали все-таки для маленького, все-таки для магазина деликатесного, который у нас не пошел, кстати, по той же причине, что и супермаркет, который здесь был. Не хватало на русско-язычных живущих в Си Гейте, и так далее. Со временем этот магазинчик закрыли мы. Ну магазинчик, он был 3000 sq. ft. – это не такой уж маленький магазинчик. И потом мы все здание заняли под баню, и в таком виде она существует по сегодняшний день.
ММ – А когда вы открыли въезд с улицы?
БК – В то время, когда мы купили здание у ассоциации, частью договора было то, что мы должны заборчик, который мы построили (сейчас на парковке вы [увидели]) – то есть, отделяет Си Гейт, чтобы от нас нельзя было попасть в Си Гейт, и открыли эти ворота, чтобы наши клиенты, не жители Си Гейта, могли к нам попадать. Вот таким образом появился въезд к нам в наш паркинг.
ММ – Вы можете, если не сложно, рассказать, как было возвращаться в Киев после стольких лет и на сколько он изменился (в те два года, когда вы там жили)?
БК – Киев изменился значительно. Это были 90-е годы – начало перестройки. Если говорить просто о внешнем облике самого города, то он тоже сильно, сильно изменился: он стал намного грязнее, намного шумнее – как это сказать – more loud. Если говорить о внешнем виде самого города, то, конечно, стало хуже. Многие достопримечательные места города, которые я помню – я в детстве ходил: они вызывали такое восхищение своим величием. Их стали использовать под коммерческие цели: стали делать там всякие лавки, магазины, палатки, и продавали всякую мелочь, галантерею – да все, что хочешь. И потом жизнь стала намного страшней и опасней, потому что власти как таковой (официальной, легальной) еще не было. Поэтому все [криминальные] структуры, которые преследовались властями, поднялись. В общем-то, это было такое время, когда это была и власть. То есть, ходили такие здоровые накачанные ребята, которые объединялись в группировки, в которых были вожаки. Они решали проблемы. У нового начинающего бизнеса это было сплошь и рядом. Это было очень необычно, но это так было. Просто потому что я и мои партнеры жили там с дня рождения и мы работали в магазине… А работать в магазине, особенно в те годы, когда я уезжал, это было, так сказать, как правильно выразиться, дефицитной специальностью в то время. [Смеется] Там с продуктами было тяжело, и [поэтому] это было дефицитом. Поэтому у нас были связи с такими людьми, с группировками. Мы не были частью этого, но связи имели, и могли при случае к ним обращаться, когда мы занялись этим производством, поскольку мы коренные киевляне, и жили в этих районах, и имели с этими людьми связи, нам как-то повезло [смеется], и у нас это получилось легче, чем это могло бы у кого-то другого получиться. Такая вот была жизнь в Киеве. Конечно, в то время—я помню, когда я туда приезжал. Тут-то у меня свой бизнес, но в конце концов это же не такой огромный бизнес. Ну делали, занимались кондиционированием, делали монтажные работы и так далее, но мы не зарабатывали какие-то сумасшедшие, баснословные деньги – чуть выше среднего, ничего особенного. Но, когда я помню я приезжал в Киев, и тогда сто долларов, в те годы, это были большие деньги, большие деньги. Поэтому я там себя чувствовал, будто я не знаю, как здесь себя чувствуют миллионеры [смеется] или как-нибудь так. С одной стороны это было удивительно, вернуться в город, откуда я уехал, а с другой стороны, было обидно смотреть на все это, потому что тяжело очень там было. Людям без связи, людям простым, интеллигентным людям особенно, было очень тяжело жить в этой ситуации, в этой обстановке. Такие люди, как учителя, врачи, да и творческая интеллигенция… У нас были знакомые такие, поскольку они были нашими клиентами, так они к нам ходили. Мы с ними были знакомы. И видели и знали, как они жили. Я встречался с некоторыми из них на улице и слушал их истории и, конечно, все это было довольно печально. Вот такая была история в те годы.
ММ – Давайте вернемся в Нью-Йорк.
БК – Давайте.
ММ – Вы сказали, что вы с друзьями увидели, что там банька на Нек Роуд, что нужно начать свою. Можно рассказать еще подробней, как вы решили, и историю бани.
БК – Ну когда мы решились это сделать? Мы внутри своего собрания учредили это, проголосовали, решили, что мы, да, этого хотим. Это был 94-5 год. Нужно было значительное, конечно, вложение сделать – для нас значительное, особенно в то время. Хотелось это сделать по-настоящему, чтобы это действительно соответствовало традиции. Потому что, например, в то время на Нек Роуд баня—ну что значит баня? Там была одна парная, по-моему – одна или две. И это было все сделано на базе существующего бассейна, который предназначался изначально для жителей, для жильцов этого дома. Как amenities. Например подогревалась эта баня, я помню, у них такие юниты продавались, работали они на газе – такие металлические штуки. Они стояли с наружной стороны этой парной. Я помню, у них оно не работало постоянно – они у них тухли, гасли [смеется], и мы ездили помогать и включать, и обслуживать эту штуки.
Это было не так, как это было когда-то традиционно в России. Ведь баня - это давняя традиция, особенно у русского народа. Каждая баня, в каждой традиции, в каждой стране, имеет отличии одна от другой. Вообще-то бани появились еще в те времена, когда люди случайно оказывались у гейзера, допустим, горячей воды, и они, находясь там какое-то время, пропотевши (случилось случайно) потом ощущали какое-то облегчение в теле. Это было начало всего этого. Это было очень много лет тому назад – сотен лет тому назад, может, тысяч лет тому назад. Но, если перейти в более близкую историю, в разных частях планеты, люди пользовались этими способами тепла для того, чтобы пропотеть. В Италии были свои бани, в Перу, в совсем другой части мира, были свои бани. А в Германии были свои бани. А в Японии были свои бани. Везде разного типа [бани], но суть была одна: помывочного процесса. Это еще был способ заставить организм пропотеть. В России тоже традиционно были бани. И они назывались, изначально, по-черному. По-черному означало, что в деревнях, людям для того, чтобы помыться, нужно было иметь какое-то место где это сделать. Поэтому строилась небольшое здание рядом с избой, с местом, где жили. Или прямо внутри избы, отдельный уголок. Откладывали костер, клали на костер булыжники. Эти булыжники нагревались докрасна. Постольку поскольку это было тогда в виде костра, то это помещение покрывалось золой. А зола черная на цвет, поэтому и называлось по-черному. Кстати, зола имеет антисептические свойства. Ей пользовались для того, чтобы действительно помыться и для того, чтобы очистить кожу. Сегодня этим пользуются. Но тогда это было в традиции, это делали все. Это была русская баня. Потом, постепенно, модифицировалось с развитием техники. Бани по-черному ушли в небытие: появились печи. Принцип был тот же: грели те же самые камни, на тех же самых бревнах, но огонь уже был в печи. То есть, эта комната уже не была грязной, она уже была сруб из дерева, и так далее.
Нам, конечно, хотелось по максимуму приблизиться к тому, как это было, но в тоже время пользоваться благами современной техники, и совместить два в одном. Мы не имели опыта—для нас это была вообще новая история: никто не имел баню, никто не знал, как это сделать. Но мы начали делать исследование, читать литературу: как? что? каким образом это делается? Я помню, мы пригласили, в нашу первую парную, когда мы строили—в парной была печь и топили мы печь газом. Не дровами, не углем, а газом. Что касалось этого прибора, который должен был подогревать камни в печи, это было легко, потому что такие пушки (их называли газовые), их использовали в котлах для горячей воды здесь. Мне это было легко, потому что я занимался этим. Это было связано с моей прошлой деятельностью (но в то время я занимался и тем, и другим одновременно). А вот печь построить, это было для нас загадка. И вот мы вызвали людей, они приехали, построили нам первую печь. Но те печи, которые строили люди для нас, они не были готовы для того, чтобы те приборы нагревательные, на газе, которые мы планировали использовать. Не совмещалось, и поначалу были проблемы. Были неудачные попытки – это был процесс, где мы набивали свои шишки, где мы учились понимать теплодинамику: как современные нагревательные приборы могут работать со старомодными печами [смеется], как это совместить. И таким образом мы все-таки совместили, научились. Мы поняли, как это делать, мы поняли, как это делать чтобы печь могла служить долго, без проблем. Чтобы она не трескалась, например, [и] не раскалывалась, не дай бог, не взрывалась - все-таки люди. Ну вот такие дела.
А отличие русской бани от других бань… Сегодня есть четыре направление бань, всем известных. Есть сауны. Что значит сауна? Сауна - это помещение с высокой температурой воздуха и с очень низкой влажностью. Эти два понятия они correlated. То есть температура воздуха и влажность, эти две физические меры, они с друг другом связаны, и они определяют климат в парной. За счет того, что в финской сауне практически нулевая влажность, нету влаги в воздухе, за счет этого можно держать высокие температуры.
ММ – То есть, иначе человек бы ошпарился?
БК – Иначе бы человек обжегся, были бы волдыри. Это один экстрим: высокая температура. Но тут в Нью-Йорке позволяют температуру максимальную для сауны 194 градуса – это невысоко потому что (это по фаренгейту)… Например, температура кипения воды это сто градусов – по фаренгейту это 212. Нам даже не разрешают поднять здесь температуру до ста градусов, хотя в Финляндии, к примеру, она 100 и выше, или в России, в саунах она 100 и выше. Здесь это не разрешено, поэтому нам приходится пользоваться тем, что есть. Но у нас в принципе и сауны как таковой нет. Поэтому нам такая температура и не нужна. С той влажностью, которую мы поддерживаем, 100 градусов или 212 по фаренгейту, мы могли бы иметь серьезные проблемы с людьми. Другой экстрим: так называемая турецкая баня. Там все наоборот. Там влажность очень высокая – там практически пар находится внутри парной. То есть, там почти 100 процентная влажность и низкая температура (относительно низкая). Разрешенная температура в – тут ее называют steam room (в Америке) – 120 градусов по фаренгейту: низкая температура, относительно, но опять при такой температуре, ощущенье физическое, находясь в steam room – очень жарко, и нельзя поднять температуру: человек может просто свариться, как если кинуть человека в кипяток. Русская баня - это что-то по середине между сауной и steam room. То есть, поддерживаем влажность 50-60 процентов и температуру до 194-х. Этого вполне достаточно, чтобы получить тот эффект, который получают [в России]. Это отличие русской бани от сухой сауны и от мокрой steam room.
ММ – Расскажите немножко о том, как на вас повлиял ураган Сэнди.
БК – На баню?
ММ – На баню, да.
БК – Мы оказались счастливыми людьми. Да. Ну, вернее, не мы оказались счастливыми людьми, а здание, в котором находится баня, оказалось счастливым зданием. [смеется] Так будет правильнее сказано. Прямо вот здесь стоит большая мастерская, авторемонтная мастерская: следующее здание от нас до океана.
ММ – Я ее проезжал.
БК – Да. Здание примерно такого же размера как наше—не примерно, а такого же – точно один в один, с единственной разницей, что здание мастерской было построено гораздо раньше, чем было построено наше здание. Это здание было построено монолитом, бетонным монолитом. То есть, там такие вот [показывает руками] стены бетонные. [У нас] даже такая же крыша; она сделана пирамидой. За счет того, что она так сделана, она очень крепкая. [смеется] И можешь себе представить, что вот так стоят они [ставит стопку бумаг на стол], вот паркинг и вот мы рядом [ставит другую стопку бумаг на стол]. Здесь океан. И вот вода [идет]; идет волна. Здание, оно вот так стоит. Да?
ММ – Да.
БК – И вот волна ударяется в это здание и расходится вот так и соединяется сзади [показывает руками], пошла дальше. То есть, мы оказались в волшебной точке, где мы практически не почувствовали ничего. Так, чуть-чуть. Ну, было, конечно, немножко там воды: грязь была на полу и все. Но чтобы что-то повредилось особо… Одна из пушек вышла из строя на одной из парных, но [это] такие относительно незначительные потери, когда целые дома сносило с фундаментом. На берегу океана видели [дом], [свистит] и нет дома. Поэтому, мы, наше здание, конечно были lucky и почти не пострадали от этого.
ММ – Но вы, наверно, не на следующей день открылись.
БК – Нет, мы открылись где-то через две недели после того. Не было света, во-первых. Потом, нам нужно было просто убрать, поменять несколько мелочей (ничего серьезного не было). Поэтому мы быстро открылись, через две недели мы уже работали. Только дали свет, нам нужно было еще неделю на уборку, восстановиться и все (завести товар, завести продукты для ресторана, потому что все это, конечно, испортилось).
ММ – Расскажите, какое место вы занимаете в русскоязычной общине?
БК – [смеется] Мне очень трудно оценивать, какое место мы занимаем в русскоязычной общине. Единственное, что я могу сказать, что нас посещают, если говорить в среднем, потому что бизнес у нас сезонный – мы сейчас только входим в сезон – у нас большой наплыв людей зимой и очень мало людей летом (вдвое меньше, чем зимой) – если говорить среднестатистически, то у нас посещаемость от тысячи до полторы тысячи человек в неделю. То есть, за месяц может пройти пять, шесть тысяч человек. Какое место мы занимаем в общине? [смеется] Я не знаю. Я знаю, что о нас знают. Я знаю, что о нас говорят. Вы здесь, например.
ММ – Да.
БК – Значит, очевидно, мы занимаем какое-то место. Значительное или незначительное, сказать не могу. Думаю, что для тех людей, которые любят баню, и для которых это образ жизни, значительное; для тех людей, которые не знают, что такое баня вообще, незначительное. [смеется] Поэтому мне трудно характеризовать.
ММ – Можете рассказать еще о русской бане, если несложно?
БК – Да. Есть еще специфический элемент русской бани, по-русски это называется парка – здесь его называют platza. Не знаю, почему, но не английское слово. Скорее всего это вышло из идиша (тоже не знаю, почему) или из немецкого скорее. Что это значит? В те времена когда еще не было мочалок [смеется], людям нужно было мыться, а они изобретали путь, как это сделать. Знахари тех давних времен изобрели такой способ: они тонкие веточки, на которых только появлялись листочки (дуба, сосны, эвкалипта), вплетали в них другие листья (других растений, которые пользовались целебными качествами) и делали такие типа broom или brush, скорее broom. Размером он—
ММ – Веник, да?
БК – Банный веник – можно посмотреть на картинке, как он выглядит. Пользовались этим веником, в основном, для мытья. Но поскольку постольку свежие листья этих деревьев, дуба—почему выбрали дуб, почему выбрали сосну? Потому что, во-первых, они могут долго существовать в таких условиях в [высоких] температурах, имеют хороший запах и имеют некоторые целебные свойства. Веник перед тем, как им пользоваться—лучше свежим веником пользоваться – сразу сорвал, сделал веник и пользуйся. Но если листья успели засохнуть, но не пожелтеть, а просто потерять влагу, то, если его аккуратно и правильно размочить, на русском это звучит так – а другими словами, дать листьям впитать влагу, и это сделать правильно, то листья приходят в свое чуть ли не изначальное состояние и при употребление веника, при массаже веником, все полезные микроэлементы которые находятся в листьях, они освобождаются за счет физического прикосновения, и попадают в кожу. Поскольку это микроэлементы, они настолько малы, что они могут попасть в поры, и попадают через поры в кровоток. Таким образом они имеют очень целебное влияние на тело человека. Таким образом они помогают восстановлению потерянных сил, энергии. Кроме помывочных свойств, есть еще такие парки веником. Поэтому, люди тех времен это осознали, поняли, видели на примерах, и это было и продолжает быть очень важным элементом русской бани – парка/platza. Но в общем-то суть этого не массаж—хотя это массаж тоже, это все сразу. Это целый комплекс вещей, которые способствуют восстановлению потерянной энергии в организме и транспортируют полезные микроэлементы в организм человека. Вот что такое парка, что такое platza.
В отношении того, как выглядел Кони Айленд тогда, и как он выглядит сейчас, это, конечно, различие огромное. Я помню, когда я приехал в 78-ом году, несколько лет спустя, мы поехали с супругой посмотреть в Нью-Йорк, что же это такое. Жили мы в Пенсильвании, но в это время начинало зарождаться третья волна русскоговорящей общины. В 70-е годы, 73-4-5-ый, особо интенсивно начался поток иммиграции, из бывших республик Союза - из Советского Союза: третья волна.
ММ – Извините, в 70—
БК – В 72-ом. Я приехал в 78-ом.
ММ – Да, правильно.
БК – Это была вторая волна иммиграции, третья была позже. Мы, когда приехали в Нью-Йорк, конкретно на Брайтон, это было, конечно, очень плачевное зрелище: такие грязные серые здания. Много пьяных лежало на улице. Грязь на улицах была ужасная – бумаги, бутылки. Ну, в общем, ужас. Эта была печальная картина очень. Единственное, что осталось с тех времен по сегодняшний день, это метро; какое оно было, такое оно и есть. Потом, когда я переехал в Нью-Йорк, была следующая стадия. На Кони Айленд было, за, скажем, 8 лет до открытия бани, на Кони Айленд вообще было страшно выйти. На каждом углу продавали наркотики, открыто ходили проститутки. Полиции здесь практически не было. Стояли сгоревшие здания. В этих зданиях жили бомжи. Было очень страшно, был очень страшный район. Но потом со временем стало реабилитироваться: стали строить маленькие девелопменты, которые мы сейчас видим, недорогое жилье. Построили полицейский участок на 22-ой улице, большой. На месте этого участка стояло сгоревшие здание, я помню очень хорошо. Вокруг него валялись иголки, бутылки. Почему я это знаю? Потому что мы ездили в Си Гейт часто. У нас офис был на 24-ой. Это нам было удобно, потому что если ехать по Нептун Авеню на Вест 24-ую, с правой стороны стояло коммерческое здание, и в этом здании мы снимали помещение. Там у нас была база. Нам было удобно, потому что рент был дешевый на то время в этом районе. А нам для компании была какая разница? Мы часто бывали здесь, и мы это часто видели. Вот так оно выглядело. Потом со временем стало улучшаться, особенно с появлением полицейского участка, и застройкой вот этих маленьких девелопментов. Сейчас по Мермайд стоят зелененькие такие таунхаус – один к одному. Недорогое жилье, но, тем не менее, это жилье, тем не менее, это домики, это считается частный сектор.
Русские поменяли сильно облик, Брайтона особенно. Сейчас это уже не так, но в то время, когда приехали русские на Брайтон, русские стали вытеснять бомжей. Я сейчас не буду говорить о цвете кожи или этнической принадлежности, но с приездом русских Брайтон стал меняться. Стали появляться новые бизнесы потихоньку. То там, то там, то там, то там. Вдруг, пять лет спустя, с грязной дыры, Брайтон превратился в торговую улицу, которая как 86-ая. Сейчас уже меняется опять, сейчас уже все не так, как было раньше. Пошел новый процесс.
ММ – А что сейчас происходит?
БК – Сейчас происходит? Те поколения, которые приехали, как я, в какой-то момент времени немножко обжились, заработали денег, уехали в Нью-Джерси и в разные другие районы. Те, которые старше меня были люди, уже ушли из жизни просто. А молодежь, уже наши дети, получили образование и жить на Брайтоне молодежи, особо выходцам из русских семей, ну что на Брайтоне можно делать? Поэтому молодежь тоже разъехалась, можно сказать, основная часть молодежи. Некоторые, конечно, остались. Некоторые купили квартиры в других районах, потому что на самом Брайтоне возле трейна жить не очень хорошо. Согласись с этим.
ММ – Да.
БК – Вот так. Поэтому Брайтон сейчас не такой, каким он был 15 лет тому назад, когда был расцвет Брайтона. На Брайтоне невозможно было помещение в аренду снять. Цены были сумасшедшие – как в Манхеттене, а то и выше. Но это было, конечно, все искусственно создано русскими же. Тем не менее, это было так. Сейчас, по мере того, как наше поколение Брайтон покинуло, остались совсем такие люди, которые живут на пособиях, у которых нет возможности никуда уехать. Сейчас население изменилось. Сейчас прибыло очень много людей из востока. Не с Азии, а именно с востока. То есть, появились, как она называться?
ММ – Мечети?
БК – Мечети, магазины. Очень много появилось людей с восточной части земного шара. И ты сейчас, если выйдешь на Брайтон, то ты удивишься—я, например, удивляюсь, потому что я уехал. Я живу вообще-то в другом районе, но я здесь рядом бываю, и когда я выхожу на Брайтон, я вспоминаю те времена, когда было совсем [не так]. Я вспоминаю те времена, когда было вообще страшно, потом я вспоминаю те времена, когда Брайтон стал Брайтоном, центром русской иммиграции, и сейчас. Сейчас это скорее центр уже мусульманской иммиграции. Это неплохо, просто меняется внешней вид Брайтона. Выходишь, видишь основная масса людей… Женщины в чадре. Почти везде надписи на арабском языке. Брайтон поменял свой облик, и он продолжает меняться, причем меняться быстро.
ММ – Когда вы приехали из Киева (и вы приехали в Гаррисбург, да?), конечно, был культурный шок, другой язык, и так далее – насколько было странно, что город не совсем город или что-то в этом роде?
БК – Это была одна из причин, почему я уехал из Гаррисбурга. Казалось бы, столица штата Пенсильвания. Я вообще-то был уверен, что это Филадельфия почему-то [смеется]. Но оказалось не так. Для меня, как для коренного городского жителя—Киев это все-таки была столица Украины, большой город, третий в бывшем Советском Союзе по численности населения и так далее. Очень большой город. Я, когда попал в Гаррисбург, это тоже для меня был некоторого рода шок. При всем том, что было изобилие продуктов и всего и столько нового, но сам устрой, конечно, был для меня в какой-то степени угнетающим. Это была для меня одной из причин, почему я хотел уехать в Нью-Йорк, потому что для меня эта, скажем, сельская – ну, это не совсем сельская… Скажем, жить в частном секторе, в одноэтажной Америке, где ты не можешь без машины ни шаг вправо, ни шаг влево, и тебе нужно ехать в какой-то центр, в какой-то, где mall стоят все магазины: как-то все по-другому. Потому что в Киеве было так: вышел, идешь по улице магазин такой, магазин такой. Куда бы ты ни пошел, это везде. А тут было совсем по-другому, и мне это не очень нравилось. Мне это продолжает не очень нравиться. [смеется]